поддержка
проекта:
разместите на своей странице нашу кнопку!И мы
разместим на нашей странице Вашу кнопку или ссылку. Заявку прислать на
e-mail
Статистика
День второй, день третий. Она может вертеться.
Итак, Земля во многих отношениях подобна остальным
планетам. Точнее, эти планеты, если смотреть на них через телескоп,
оказываются непостижимым образом похожими на нее. Все планеты движутся -
этого не отрицает и Аристотель. Так не следует ли признать, согласно его
же законам логики, что Земле тоже не подобает быть недвижимой?
Вот проблема, с которой начинается диалог второго дня. Симпличио
вынужден теперь заступаться за Аристотеля правдами и неправдами - ученье
древнего мудреца трещит по всем швам. И вот какой трюк изобретает
почтенный перипатетик. Учитель-де писал не для темной толпы. Поэтому он
не считал нужным нанизывать силлогизмы по школьным правилам. Истина -
вся истина мира - в его сочинениях есть, но понять ее может только тот,
кто изучил их целиком, без остатка, потому что иной раз доказательство
какого-нибудь важнейшего положения находится там, где, если судить по
оглавлению, речь идет совсем о другом. В ответ Симпличио угощают
историей о почтенном философе, который, никогда не видев телескопа, тем
не менее утверждал, что телескоп тоже описан в книгах Аристотеля, и даже
приводил подходящую цитату. (Это один из подлинных эпизодов многотрудной
борьбы Галилея с невежественными, но самоуверенными оппонентами.)
Достается заодно и алхимикам, ухитряющимся важные
тайны изготовления золота вычитывать даже в далеких от их забот
сочинениях античных поэтов.
Но в конце концов переходят к самому важному - к вращению Земли.
Подумайте только, призывает Саль-виати, с какой колоссальной скоростью
должна вращаться удаленная от нас звездная сфера, чтобы успеть завершить
полный оборот вокруг маленькой планеты за столь короткие земные сутки.
Между тем, если, не впутывая в дело грандиозные светила, заставить
вращаться только один небольшой шар, все пойдет точно так же. Сальвиати
пытается подкрепить это суждение безупречными и с современной точки
зрения выкладками о природе относительных движений, о том, что
Медицейские звезды ведут себя в точности так же, как планеты,
обращающиеся вокруг Солнца. Ближайшая из них совершает свой путь быстрее
всех, более удаленные от Юпитера имеют год подлиннее. Однако его вежливо
перебивает Сагредо, каламбуря, что в его голове тоже "вертятся"
кое-какие мысли.
Обращаясь к Симпличио, он спрашивает, может ли тело участвовать
одновременно и в вынужденном, и собственном, естественном движении?
Симпличио, обрадовавшись хорошо знакомым Аристотелевым терминам,
серьезно отвечает - нет, не может. Сагредо не унимается. А как насчет
небесных тел - их движение собственное или вынужденное? Нет, отвечает
перипатетик, собственным оно быть не может. Небесные сферы вращаются
силою последней, самой удаленной невидимой сферы - ее называют "первым
движителем". Но позвольте, простодушно спрашивает Сагредо, зачем
изобретать невидимую, да еще вращающуюся с чудовищной скоростью и силой
сферу, если это сложное допущение можно заменить другим, куда более
простым - что вращается только Земля. Не есть ли она действительный
первый движитель наших воображаемых сфер?
Симпличио отвечает: "Важно заставить ее вращаться без тысячи
несообразностей".
И почти весь второй день "Диалога" уходит на утрясение всевозможных "несообразностей",
какие только может измыслить инфантильный ум провинциала. Если Земля
вертится, то как же поспевают за нею летящие птицы?.. Если с макушки
мачты движущегося корабля сбросить камень - упадет он прямо к ее
подножию или нет?.. Если бросить на землю диск, вращающийся в
вертикальной плоскости, то куда он покатится - по направлению вращения
или наоборот?.. Какие "члены" земного шара заставляют его двигаться?..
Каждый из этих вопросов, частью восходящих еще к сочинениям Аристотеля,
частью поставленных для того, чтобы доказать убедительность нового
учения, приходится разбирать в деталях, не уклоняясь от подробного
обсуждения даже самых нелепых гипотез - ведь Галилею нужно уломать и
законченных простаков.
Тем не менее к концу второго дня "Диалога" - самого длинного, если бы
его в самом деле произносили вслух, то заняла бы, пожалуй, беседа около
суток - Галилей успевает изложить и свои блестящие опыты с маятниками, и
наблюдения за скоростью падения тел (здесь впервые указывается на
пропорциональность пути квадрату времени), и, наконец, с абсолютной
незыблемостью сформулировать принцип относительности движений.
Однако именно из этого принципа следует, что никакие обычные наблюдения,
выполненные на Земле, не могут доказать ее суточное вращение,- и это
Сальвиати приходится признать, несмотря на все желание добиться
окончательного успеха. Конечно, сумма косвенных соображений внушительна,
конечно, картина мира получается более стройной и гармоничной (а для
человека, пристрастного к музыке, это немаловажно), но все же этого
недостаточно.
На такой напряженной ноте и начинается третий день, посвященный уже не
суточному вращению Земли, а ее годовому обращению вокруг Солнца. Сагредо
признается, что провел бессонную ночь, перебирая в памяти вчерашние
споры. Аргументы поклонников Аристотеля сильны своей древностью,
отработанностью, но здравое рассуждение порой заставляет признать их до
смешного детскими. Сальвиати поддает жару, говоря, что иные доводы
позорны не только для совести их авторов, но и вообще для рода
человеческого.
Тем временем к ним присоединяется Симпличио, опоздавший из-за того, что
его гондола села на мель во время отлива, и Сальвиати переходит к
обстоятельному, занимающему два десятка страниц разбору одного вздорного
сочинения, автор которого силится доказать, что новая звезда,
загоревшаяся на небосводе в 1572 году, расположена ниже орбиты Луны.
Этот сочинитель - Лоренцини - знает, чего добиваться: ведь все, что
расположено выше сферы, на которой закреплена Луна, вечно и неизменно.
Вопрос имеет, стало быть, принципиальное значение. Если в высших
небесных сферах возможно что-то новое, то учение Аристотеля
опровергается чувственным опытом. Вот и мучается синьор Лоренцини,
подгоняя противоречивые показания десятков наблюдателей под свою схему.
Сальвиати-Галилей, не торопясь, приводя все необходимые математические
выкладки, недвусмысленно доказывает, что новая звезда расположена ничуть
не ближе к Земле, чем древние неизменяемые светила. Подводя итог его
рассуждениям, Сагредо острит, что теперь злосчастный Лоренцини
напоминает земледельца, у которого буря уничтожила весь урожай, который
"идет с понурым лицом, собирая по зернышку ничтожные остатки, которых
ему не хватит даже на прокормление цыпленка".
Захватив таким образом очередной редут обороняющихся перипатетиков,
Сальвиати переходит к построению картины Солнечной системы. Симпличио
еще раз напоминает, что невозможно вращаться вокруг центра и
одновременно находиться в центре, но собеседники снова тычут его носом в
данные чувственного опыта. Разве не известно, что планеты находятся то
ближе к Земле, то дальше. Если бы они обращались около нее по
окружностям, этого бы не было (Галилей в течение всех дискуссий не
упоминает о возможности эллиптического движения, доказанного к тому
времени Кеплером,- это он делает для упрощения картины. И потом -
эллипсов же нет у Птолемея!). То, что Венера и Меркурий обращаются
вокруг Солнца, доказывается их постоянной близостью к светилу. Кроме
того, у Венеры есть фазы, совершенно подобные тем, которые хорошо
известны для Луны. Венера бывает рогатой! (Это тоже установил Га-лилей.)
Что же касается трех верхних планет - Марса, Юпитера и Сатурна, то их
видимые размеры изменяются чрезвычайно резко - Марс, например,
уменьшается при наибольшем удалении от нас в 60 раз,- и притом эти три
планеты особенно близки к Земле именно тогда, когда находятся в
противостоянии с Солнцем. Итак, пять планет, несомненно, обращаются не
вокруг Земли (Симпличио по указаниям Сальвиати рисует всем нашим
современникам известный чертеж), а вокруг Солнца. Что же касается Луны,
тут спорить не о чем - она от Земли неотделима. Но даже это нельзя
признать неповторимой особенностью нашей планеты: у Юпитера тоже есть
спутники - Медицейские звезды.
Далее простодушный Симпличио находит место для "неподвижных" звезд,
которые никак не удается разместить на одной-единственной сфере (он тут
же изобретает дополнительную). А когда все готово, Сальвиати объявляет
ему, что - надо же! - почтенный перипатетик своей рукой в точности
воспроизвел систему мира такой, какой ее изображал Коперник. Остается
только пристроить на ней нашу Землю. Разумно ли предполагать, что и
Солнце, и все планеты, которые - мы только что в этом убедились -
вращаются вокруг него, и бесчисленные звезды - все это обращается вокруг
неподвижной Земли. Может быть, все-таки...
Вот только какая незадача. Если допустить, что Земля вертится вокруг
Солнца, придется признать и ее вращение вокруг собственной оси. Иначе
земные сутки равнялись бы году. Выходит, либо все - либо ничего. Но
почему бы и нет? Планетам не чуждо вращение вокруг своей оси. Да что там
- само наше Солнце, очевидно, участвует в такого рода движении. Об этом
ясно говорят многолетние наблюдения за солнечными пятнами.
И все же нельзя не признать, что и Аристарх Самосский, и Коперник
совершили немалое насилие над своими чувствами, допустив разумом то, что
противоречит очевидности. Да и вообще против их учений есть немало
аргументов.
И Сальвиати принимается с жаром приводить эти аргументы. Что это?
Попытка застраховаться? Добросовестная игра в праведного католика?
Видимо, нет. То, что заставило Галилея не умолчать ни об одном серьезном
соображении, противоречащем гелиоцентрическому учению, называется иначе.
Это - научная объективность, которой он не хотел изменять даже в "популярном"
сочинении, предназначенном для пропаганды учения, в истинности которого,
разумеется, уже ни на минуту не сомневался.
